Оригинал взят у yesaulв Амундсен: отдать жизнь за недруга
Скоро, 18 июня – годовщина гибели знаменитого норвежского полярного исследователя Руаля Амундсена. Дата 18 июня 1928 года лишь предполагаемая, потому что судьба Амундсена и его спутников, вылетевших на гидросамолёте искать группу Умберто Нобиле, так и остаётся неизвестной. Поплавок и бензобак, вынесенные бушующим морем, – вот и всё, что осталось.
У этой истории была своя непростая предыстория.
Отношения между Амундсеном и Нобиле, терпевшим бедствие во льдах после катастрофы дирижабля "Италия", были не просто напряжёнными, а крайне напряжёнными. Считается, что итальянец незаслуженно присвоил себе часть славы, покрывшей Амундсена и его команду после первого (и до сих пор единственного) перелёта дирижабля "Норвегия" через Северный полюс в 1926 году.
Нобиле в той экспедиции был не более чем наёмным пилотом, но после повёл себя так, будто он сам задумал и блестяще осуществил это сложное и опасное предприятие. А Амундсен... был его, Нобиле, партнёром, товарищем, а во время полёта – чуть ли не обычным пассажиром на борту итальянскогодирижабля, ведомого его великим конструктором и пилотом. Увы, примерно так и звучала история из уст Нобиле, раздававшего интервью газетчикам и читавшего лекции по всему миру. Боготворимый у себя на родине, в Италии, Нобиле был презираем норвежцами.
Надо ли говорить, что оттягивая на себя часть успеха экспедиции, он отбирал у Амундсена не только славу, но ещё и часть заработка, денег, в которых тот, вечно преследуемый кредиторами, отчаянно нуждался.
И когда двумя годами позже случилась катастрофа с дирижаблем "Италия", возвращавшимся из полёта на полюс, никто и ничто не заставляло Амундсена бросаться на первом попавшемся самолёте в туман, чтобы принять участие в поисках своего бывшего пилота, а ныне недруга. Пожалуй, кто-то другой на его месте мог бы, посиживая у камина, потирать руки в мстительном удовольствии. Но Амундсен поступил иначе и погиб.
После исчезновения Амундсена к презрению норвежцев прибавилась ненависть: ради Нобиле, этого никчёмного фанфарона, самозванца, отдал жизнь национальный герой Норвегии! Сколь глубока была эта ненависть, говорит одна деталь: когда спасённая группа Нобиле прибыла на итальянском судне "Читта ди Милано" в норвежский порт Нарвик, деревянный трап проложили с палубы прямо в железнодорожный вагон – "чтобы итальянец не поганил норвежскую землю своими проклятыми ногами".
В порту Нарвик Нобиле сходит с "Читта ди Милано" по трапу прямо в железнодорожный вагон. 26 июля 1928 г.
Фото: Narvik Municipality Picture Collection, via: Aas, S. New perspectives on the Italia tragedy and Umberto Nobile. Polar Research 24(1-2), 5-15. 2005
Удивительно, но нелюбовь к Нобиле сохранялась в Норвегии и спустя десятилетия после той драмы. В 1976 году норвежские полярные исследователи воздвигли два скромных монумента в память о полёте "Норвегии" – на Шпицбергене и на Аляске, в начальной и конечной точках маршрута дирижабля. На них не нашлось места ни для итальянского флага, ни для имени Нобиле. Правда, позже соответствующие таблички всё же были добавлены: об этом позаботились ВВС Италии. Но факт остаётся фактом.
Благородство, стоившее Амундсену жизни, стало памятником ничуть не меньшим, чем покорение обоих полюсов планеты. А может быть, выполнив свою жизненную задачу, он просто ушёл, убежал от тихой скучной старости, от смерти на пуховых перинах – туда, где провёл всю свою жизнь, во льды, в туман, в вечность?
К. Симонов
Старик
Памяти Амундсена
Весь дом пенькой проконопачен прочно,
Как корабельное сухое дно,
И в кабинете – круглое нарочно –
На океан прорублено окно.
Тут всё кругом привычное, морское,
Такое, чтобы, вставши на причал,
Свой переход к свирепому покою
Хозяин дома реже замечал.
Он стар. Под старость странствия опасны,
Король ему назначил пенсион,
И с королём на этот раз согласны
Его шофёр, кухарка, почтальон.
Следят, чтоб ночью угли не потухли,
И сплетничают разным докторам,
И по утрам подогревают туфли,
И пива не дают по вечерам.
Все подвиги его давно известны,
К бессмертной славе он приговорён,
И ни одной душе не интересно,
Что этой славой недоволен он.
Она не стоит одного ночлега
Под спальным шерстью пахнущим мешком,
Одной щепотки тающего снега,
Одной затяжки крепким табаком.
Ночь напролёт камин ревёт в столовой,
И, кочергой помешивая в нём,
Хозяин, как орёл белоголовый,
Нахохлившись, сидит перед огнём.
По радио всю ночь бюро погоды
Предупреждает, что кругом шторма, –
Пускай в портах швартуют пароходы
И запирают накрепко дома.
В разрядах молний слышимость всё глуше,
И вдруг из тыщевёрстной темноты
Предсмертный крик: "Спасите наши души!"
И градусы примерной широты.
В шкафу висят забытые одежды –
Комбинезоны, спальные мешки...
Он никогда бы не подумал прежде,
Что могут так заржа́веть все крючки...
Как трудно их застёгивать с отвычки!
Дождь бьёт по стеклам мокрою листвой.
В резиновый карман – табак и спички,
Рево́львер – в задний, компас – в боковой.
Уже с огнём забегали по дому,
Но, заревев и прыгнув из ворот,
Машина по пути к аэродрому
Давно ушла за первый поворот.
В лесу дубы под молнией, как свечи,
Над головой сгибаются, треща,
И дождь, ломаясь на лету о плечи,
Стекает в чёрный капюшон плаща.
Под осень, накануне ледостава,
Рыбачий бот, уйдя на промысла́,
Найдёт кусок его бессмертной славы –
Обломок обгоревшего крыла.
Скоро, 18 июня – годовщина гибели знаменитого норвежского полярного исследователя Руаля Амундсена. Дата 18 июня 1928 года лишь предполагаемая, потому что судьба Амундсена и его спутников, вылетевших на гидросамолёте искать группу Умберто Нобиле, так и остаётся неизвестной. Поплавок и бензобак, вынесенные бушующим морем, – вот и всё, что осталось.
У этой истории была своя непростая предыстория.
Отношения между Амундсеном и Нобиле, терпевшим бедствие во льдах после катастрофы дирижабля "Италия", были не просто напряжёнными, а крайне напряжёнными. Считается, что итальянец незаслуженно присвоил себе часть славы, покрывшей Амундсена и его команду после первого (и до сих пор единственного) перелёта дирижабля "Норвегия" через Северный полюс в 1926 году.
Нобиле в той экспедиции был не более чем наёмным пилотом, но после повёл себя так, будто он сам задумал и блестяще осуществил это сложное и опасное предприятие. А Амундсен... был его, Нобиле, партнёром, товарищем, а во время полёта – чуть ли не обычным пассажиром на борту итальянскогодирижабля, ведомого его великим конструктором и пилотом. Увы, примерно так и звучала история из уст Нобиле, раздававшего интервью газетчикам и читавшего лекции по всему миру. Боготворимый у себя на родине, в Италии, Нобиле был презираем норвежцами.
Надо ли говорить, что оттягивая на себя часть успеха экспедиции, он отбирал у Амундсена не только славу, но ещё и часть заработка, денег, в которых тот, вечно преследуемый кредиторами, отчаянно нуждался.
И когда двумя годами позже случилась катастрофа с дирижаблем "Италия", возвращавшимся из полёта на полюс, никто и ничто не заставляло Амундсена бросаться на первом попавшемся самолёте в туман, чтобы принять участие в поисках своего бывшего пилота, а ныне недруга. Пожалуй, кто-то другой на его месте мог бы, посиживая у камина, потирать руки в мстительном удовольствии. Но Амундсен поступил иначе и погиб.
После исчезновения Амундсена к презрению норвежцев прибавилась ненависть: ради Нобиле, этого никчёмного фанфарона, самозванца, отдал жизнь национальный герой Норвегии! Сколь глубока была эта ненависть, говорит одна деталь: когда спасённая группа Нобиле прибыла на итальянском судне "Читта ди Милано" в норвежский порт Нарвик, деревянный трап проложили с палубы прямо в железнодорожный вагон – "чтобы итальянец не поганил норвежскую землю своими проклятыми ногами".
В порту Нарвик Нобиле сходит с "Читта ди Милано" по трапу прямо в железнодорожный вагон. 26 июля 1928 г.
Фото: Narvik Municipality Picture Collection, via: Aas, S. New perspectives on the Italia tragedy and Umberto Nobile. Polar Research 24(1-2), 5-15. 2005
Удивительно, но нелюбовь к Нобиле сохранялась в Норвегии и спустя десятилетия после той драмы. В 1976 году норвежские полярные исследователи воздвигли два скромных монумента в память о полёте "Норвегии" – на Шпицбергене и на Аляске, в начальной и конечной точках маршрута дирижабля. На них не нашлось места ни для итальянского флага, ни для имени Нобиле. Правда, позже соответствующие таблички всё же были добавлены: об этом позаботились ВВС Италии. Но факт остаётся фактом.
Благородство, стоившее Амундсену жизни, стало памятником ничуть не меньшим, чем покорение обоих полюсов планеты. А может быть, выполнив свою жизненную задачу, он просто ушёл, убежал от тихой скучной старости, от смерти на пуховых перинах – туда, где провёл всю свою жизнь, во льды, в туман, в вечность?
К. Симонов
Старик
Памяти Амундсена
Весь дом пенькой проконопачен прочно,
Как корабельное сухое дно,
И в кабинете – круглое нарочно –
На океан прорублено окно.
Тут всё кругом привычное, морское,
Такое, чтобы, вставши на причал,
Свой переход к свирепому покою
Хозяин дома реже замечал.
Он стар. Под старость странствия опасны,
Король ему назначил пенсион,
И с королём на этот раз согласны
Его шофёр, кухарка, почтальон.
Следят, чтоб ночью угли не потухли,
И сплетничают разным докторам,
И по утрам подогревают туфли,
И пива не дают по вечерам.
Все подвиги его давно известны,
К бессмертной славе он приговорён,
И ни одной душе не интересно,
Что этой славой недоволен он.
Она не стоит одного ночлега
Под спальным шерстью пахнущим мешком,
Одной щепотки тающего снега,
Одной затяжки крепким табаком.
Ночь напролёт камин ревёт в столовой,
И, кочергой помешивая в нём,
Хозяин, как орёл белоголовый,
Нахохлившись, сидит перед огнём.
По радио всю ночь бюро погоды
Предупреждает, что кругом шторма, –
Пускай в портах швартуют пароходы
И запирают накрепко дома.
В разрядах молний слышимость всё глуше,
И вдруг из тыщевёрстной темноты
Предсмертный крик: "Спасите наши души!"
И градусы примерной широты.
В шкафу висят забытые одежды –
Комбинезоны, спальные мешки...
Он никогда бы не подумал прежде,
Что могут так заржа́веть все крючки...
Как трудно их застёгивать с отвычки!
Дождь бьёт по стеклам мокрою листвой.
В резиновый карман – табак и спички,
Рево́львер – в задний, компас – в боковой.
Уже с огнём забегали по дому,
Но, заревев и прыгнув из ворот,
Машина по пути к аэродрому
Давно ушла за первый поворот.
В лесу дубы под молнией, как свечи,
Над головой сгибаются, треща,
И дождь, ломаясь на лету о плечи,
Стекает в чёрный капюшон плаща.
Под осень, накануне ледостава,
Рыбачий бот, уйдя на промысла́,
Найдёт кусок его бессмертной славы –
Обломок обгоревшего крыла.